Через несколько минут они лежали, все еще сплетясь, задыхаясь, наслаждаясь тесными объятиями. Она встретила его серебристый взгляд и улыбнулась.
— Ну вот, ты почти прощен, — чопорно заявила она.
Он ухмыльнулся, теснее прижимая ее к себе.
— Почти! Обратите внимание, герцогиня. Никогда в жизни мне не приходилось ползать на коленях так старательно.
— У тебя совершенно особая манера ползать на коленях, — заверила она.
— Тебе она не понравилась?
— О, понравилась, понравилась! — прошептала она. — И все же было бы приятно увидеть что-нибудь более традиционное, например, голову, склоненную до земли.
— Если я склоню голову до земли, — предупредил он, — ты тоже окажешься на земле.
Она положила голову ему на грудь, улыбаясь в темноте. Никто не смог сломить в нем упрямства. И она подумала, что ее это не слишком огорчает.
Пальцы его перебирали ее волосы. Потом ладони обхватили ее лицо.
— Снова! От всего сердца, леди, я прошу у вас прощения! — пылко произнес он.
Она резко вздохнула. Встретилась взглядом со страстным серебром его глаз.
— От всего сердца! — нежно сказала она. — Я прощаю вас.
Он приподнял ее в нежных объятиях.
— Тогда отдыхай. Нам рано вставать, а рассвет уже почти наступил.
Она лежала, прижавшись к нему, ее мягкие волосы, словно шелк, ласкали его обнаженное тело. Щека лежала на его груди, и отбившийся медный завиток щекотал его подбородок. Он пригладил его.
— Ах, Роза! Как я хотел быть с тобой, — пробормотал он. — Клянусь, никогда в жизни я не знавал большей красоты, ни души, ни тела.
Он помолчал.
— Роза, я люблю тебя, — прошептал он.
Он ожидал ответа, но не получил его. Он неудобно вытянулся, стараясь взглянуть в ее лицо.
Она спала. Губы были приоткрыты и изогнуты в чуть заметной улыбке, лицо было таким невероятно красивым и таким спокойным. Она не слышала его слов.
Он нежно улыбнулся. Пусть отдыхает. Им предстоит долгое путешествие. Путешествие за правдой.
Роза не представляла себе, что возможно такое счастье, такое умиротворение.
Недели в море были прекрасны. Дни стояли ясные и мягкие, и было чудесно просто сидеть день за днем на палубе, ощущая, как щеки ласкают солнце и ветер. Никогда в жизни у нее не было путешествия лучше.
Возможно, небо всегда было такое нежно-голубое, возможно, океан — столь же синий, возможно, даже солнце и раньше сияло столь же ярко.
Или, может быть, солнце, которое сейчас касалось ее своими лучами, было другим, и другим — из-за Пирса.
Когда он на борту корабля, думала Роза, капитан — он. Он передал эту должность Нименсу, но каждое утро вместе с ним стоял у рулевого колеса. Роза поняла, что они старые друзья, и была счастлива.
Но самым большим счастьем для нее было видеть Пирса с сыном. Она даже представить себе прежде не могла, что такой мужчина, как Пирс — сплошные мускулы, и горячность, и дело, — может быть таким прекрасным отцом. Он любил лежать на широкой койке в капитанской каюте с малышом, ползающим по нему. Он снова и снова подхватывал Вуди, раскачивал его над лицом и вызывал его смех. Он был бесконечно терпелив, помогая размять кусочки еды для Вуди, и, похоже, его нисколько не беспокоило, если еда иногда выплевывалась ему в лицо.
Даже если бы она не любила его, она все равно могла бы простить ему все, что угодно, только за выражение лица, с которым он наблюдал за сыном.
Итак, в открытом море они чудесно проводили время, играя с Вуди и лежа вместе на солнце, пока ребенком занимались Мэри Кейт и Дженни.
Потом наступали ночи, и ночи были прелестны. Море становилось бархатной чернотой, и только тусклый свет фонарей и свечей корабля просачивался сквозь нее. Тогда она могла смотреть, как он входит в каюту.
Она могла видеть, как одежда спадает с его широких плеч и падает на пол.
И ей становилось тепло, и она начинала дрожать, ожидая, предвкушая…
И он приходил к ней, обжигая ее обнаженную плоть своей плотью, и любил ее.
Он рассказывал об ужасных днях, когда был захвачен испанцами, а она рассказывала ему, как она мучилась, когда считала его мертвым, как умоляла короля позаботиться о том, чтобы обелить его имя, о том, как в конце концов решила, что ей необходимо вернуться домой и там набраться сил для возвращения в Англию.
Они многим делились в объятиях друг друга в этой бархатной темноте.
— Отец действительно был на высоте, — сказала ему Роза. Она вздохнула. — Отец — хороший человек, по-настоящему хороший человек. Знаешь, это не он придумал для тебя всю эту работу.
— Конечно, нет. Это ты придумала, — весело сказал Пирс.
Она оперлась на локоть, отыскивая в темноте его глаза.
— И, Пирс! У меня есть для тебя сюрприз, — сказала она. — Отец все знал! Когда мы уезжали, он поцеловал меня в щеку, а потом подмигнул и просил передать моему мужу, чтобы он был осторожен!
Пирс сложил руки на затылке.
— У меня есть для тебя сюрприз! — сказал он, улыбаясь, и зубы его сверкнули в темноте белизной. — Твой отец знал обо всем задолго до нашего отъезда! Он отправил меня в твою комнату.
— Нет!
— Да.
— Ох! И ты позволил мне считать, что… Я должна выдрать тебе волосы, прямо сейчас! — сообщила она оскорбленным и надменным тоном. — Я должна…
— Да? — хрипло спросил он.
— Я тебя сейчас убью! — воскликнула она.
Но он засмеялся, и она оказалась в его объятиях, и голос его был очень низким, хриплым и чувственным, и одно это вызвало в ней поток горячей дрожи.